Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2018. №1(21).

В статье подробным образом рассматривается жизнь и деятельность святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси, занимавшего Московскую кафедру с 1586 (с 1589 г. — патриарх) по 1605 г. Автор опирается на широкий круг опубликованных источников и архивных материалов, а также учитывает сложившуюся историографию вопроса. По мнению автора, начальный период деятельности святителя Иова отражен в источниках незначительно. В Древней Руси переводы иерархов с кафедры на кафедру были чрезвычайно редкими, но святитель Иов — исключение. Автор полагает, что в своем служении патриарх Иов опирался на опыт и наследие своих предшественников, и прежде всего митрополита всея Руси Макария. Письменное наследие святого митрополита Иова отражает различные аспекты его деятельности и показывает особенности его времени. Для первого русского патриарха было характерно обращение именно ко времени святителя Макария и его опыту. Творческое наследие патриарха Иова открывает тему Смутного времени в древнерусской литературе. Святитель обладал обширной богословской начитанностью, недюжинным знанием канонических постановлений Православной Церкви. Автор полагает, что святой патриарх Иов — это образец твердости, постоянства и верности своим взглядам, от которых он не отказывался, причем даже в то время, когда многие изменяли клятве и с большой легкостью меняли мнение о своем долге. Святейший патриарх Иов был глубоко предан Отечеству, его имя стоит у истоков собирания русского государства в период смуты, именно он благословил на патриарший престол преемника — священномученика Ермогена и послал к нему из Старицкого Успенского монастыря своего духовного сына Дионисия Зобниновского, впоследствии архимандрита Троице-Сергиева монастыря. Именно двое последних после смерти святого Иова становятся духовными вождями национально-освободительного движения в 1611–1613 гг. В приложении к статье публикуются два послания патриарха Иова митрополиту Филадельфийскому Гавриилу 1594 и 1596 гг.
The article details the life and work of Saint Job, the Patriarch of Moscow and All Russia, who held the Moscow chair from 1586 (since 1589 — as a patriarch) till 1605. The author bases himself on a wide range of published sources and archival materials, taking into account also the prevailing historiography. In the author’s opinion, the initial period of Saint Job’s activity is reflected in the sources only partially. In Ancient Rus reappointments of hierarchs from one pulpit to another were extremely rare, but it was not so with St. Job who became an exception. The author believes that Patriarch Job in his ministry relied on the experience and heritage of his predecessors, and especially of Macarius, Metropolitan of all Russia. The literary heritage of the holy Metropolitan Job reflects various aspects of his activity and shows the characteristics of his time. The first Russian patriarch used to refer precisely to the time of St. Macarius and his experience. Patriarch Job’s literary heritage introduces the Time of Troubles theme in the Old Russian literature. The holy hierarch had considerable theological erudition and fair knowledge of the canonical decrees of the Orthodox Church. The author considers the holy Patriarch Job as an example of firmness, persistence and adherence to his principles, which he never refused, even at the time when many others broke their oaths and easily changed their views on the duty. His Holiness Patriarch Job was unconditionally devoted to fatherland; he was among those who initiated reuniting of the Russian state during the Time of Troubles, and it was Patriarch Job who blessed his successor, the martyr Hermogenes, to become a patriarch and sent his spiritual son Dionysius (Zobinovsky, later — Archimandrite of the Holy Trinity-Sergius Monastery) from the Starytsky Dormition Monastery to inform Hermogenes. After St. Job had died these two persons — Hermogenes and Dionysius — became spiritual leaders of the national liberation movement of 1611–1613. In the appendix to the article there are two messages sent by Patriarch Job to Gabriel, Metropolitan of Philadelphia, in 1594 and 1596.

Патриарх Иов, патриаршество, Русская Церковь в XVI–XVII веке, смута, установление патриаршества, русские писатели, древнерусская книжность, патриарх
Patriarch Job, patriarchate, Russian Church in the 16th–17th century, Time of Troubles, establishment of the patriarchate, Russian writers, the Old-Russian literature, patriarch.

Характерной особенностью переживаемой эпохи, непосредственно связанной с электронным поворотом развития цивилизации, является отсутствие рукописей. Между тем, рукопись — памятник рукотворный, через него осуществляется связь с прошлым, это объект материального воплощения создаваемого текста. С исчезновением рукописей мы стоим перед угрозой мистификаций и перелицовок истории. Легендарное прошлое Святой Горы, исихастский расцвет афонской книжности, в целом — афонский «след» в русской истории и культуре — вот те вопросы, которые обсуждаются в данной статье на материале рукописных фондов РГБ. В работе представлен хронологически ранний обзор рукописей, вывезенных с Афона на Русь, составленных на Афоне, а также переписанных в русских монастырях либо записанных по «расспросным речам» со слов святогорцев.
Многие исследователи отмечают «парадоксальность» афонско-русского сюжета в русской литературе. Суть этой «парадоксальности» состоит в следующем. Если признать, что афонская традиция прямо повлияла на возникновение русского монашества и поверить в достоверность предания о пребывании на Афоне прп. Антония Печерского, то нельзя не удивиться достаточно позднему отражению в древнерусской литературе описаний афонских святынь, преданий, с ними связанных («монастырского фольклора»), и т. п. Статья посвящена анализу документальных известий об Афоне в фондах РГБ, начиная с самых ранних эпох. В ней мы стремились показать, что легенда о «жребии» Пресвятой Богородицы является ключевой для истории Афона. Сюжет, бытование которого на Руси связывался с именами святогорцев — Максима и Стефана, позднее будет повторен в издании 1658–1659 гг. — «Рае мысленном», увидевшем свет в Иверской типографии Валдая, в 3-й редакции Азбуковника Сергия Шелонина. Еще позже, в 90-е годы XVII в., та же тема станет доминантной в кратком повествовании чудовского иеродиакона Дамаскина, а в XVIII в. — в записках Василия Григоровича-Барского. Все эти факты свидетельствуют о том, что внимание к Афону было повышенным, чему способствовала и сакрализация его святынь.
A special feature of our time, directly related to the electronic turn-point of civilization, is the absence of the manuscripts. Meanwhile, the manuscript is the man-made memorial, through which continuity with the past is carried out. The manuscript is the physical manifestation of the created text. We are faced with threat of mystification and rewriting history without manuscripts. Entire populations are dropped from the face of the earth, leaving behind just broken shards as the only help to understand the culture of extinct civilizations. Will new mystifiers appear on the clean field of our faded memory with attempts to reinterpret our past? The hand-written heritage stored in the Russian State Library (RSL) manifests the meaning of the past convincing us that the past is not illusory. Many researchers note the “paradoxicality” of the Athonite-Russian segment in the Russian literature. The point of this “paradoxicality” is as follows. If we accept that the Athonite tradition directly contributes to the appearance of the Russian monastic practice and if we believe in the veracity of the story that Reverend Anthony Pecherski’s stayed on the Athos, it is surprising that descriptions of the Athonite shrines, lore about it (“monastic folklore”) etc., were reflected rather late in ancient Russian literature. This article focuses on analysis of the documentary materials about Athos in the funds of RSL, starting from the earliest periods. We sought to highlight that the legend about the destiny of the Holy Virgin is a key stage in the history of Athos. The plot, which existence in Russia was associated with the names of the saints — Maximos and Stephen, will later be repeated in the edition of 1658–1659 called “Paradise of Mind” that was published in the Iversky printing house of Valdai, in the 3rd edition of Sergy Shelonin’s Azbukovnik. Even later, in the 90’s of the 17th century, the same theme would become dominant in the short narrative of the Chudov hierodeacon Damascene, and in the 18th century, — in the notes of Vasily Grigorovich-Barsky. All these facts indicate that attention to Athos was heightened, and the sacralization of its shrines also facilitated it.

афонские сюжеты, сказания, рукописные источники Российской государственной библиотеки, фонды монастырских собраний.
Holy Mountain monk Maximos, the third edition of Sergy Shelonin’s “Azbukovnik”, tales, Athos, funds, hand-written sources, shrines, hierodiakon Damascene of the Chudov Monastery.

В статье рассматривается отношение уральских епископов и священнослужителей к монархии, личности последнего российского императора после февральской революции 1917 года и революционным событиям. На основании свидетельств подтверждается тезис о том, что подавляющее большинство духовенства приветствовало события февраля 1917 года, связывало с ними надежды на улучшение церковной жизни и данные новой властью свободы. Прослеживается изменение отношения к революции, начавшееся со второй половины 1917 года. Представители духовенства начинают осмысливать произошедшее, переживать за русское общество, осуждают разгул свободы.
The article considers the Ural bishops and priests’ attitude to the monarchy, revolutionary events and to the personality of the last Russian Emperor after February, 1917.On the basis of many evidences the authors confirms the thesis that the overwhelming majority of the clergymen welcomed the February revolution of 1917, expecting great improvements in the Church life and fruits of the freedom given by the new authorities. A change in their attitude towards the revolution, which began in the second half of 1917, is also reflected.Many priests were starting to re-evaluate the revolutionary events getting worried about the Russian society and criticized the orgies posing as freedom.

духовенство, Русская Православная Церковь, монархия, февральская революция, репрессии.
clergy, Russian Orthodox Church, monarchy, the February revolution, repressions.

Настоящая работа посвящена систематическому обзору источников российских и болгарских государственных архивов (ГАРФ, РГАСПИ и Центрального государственного архива Болгарии, раскрывающих ключевую роль Московского Патриархата в продвижении идеи восстановления Болгарского Патриаршества, в усилиях по поддержке кандидатуры митрополита Пловдивского Кирилла (Маркова; 1901–1971) на Болгарский Патриарший престол и в межцерковных переговорах, которые обеспечили постепенное расширение признания восстановления Болгарского Патриаршества со стороны других Поместных Православных Церквей.
Значительная часть сохранившихся архивных источников по отношениям между Русской и Болгарской Православными Церквами в 1940–1950-е гг. так или иначе, в большей или меньшей степени связаны с темами восстановления Патриаршества в Болгарской Православной Церкви, ставшего одной из главных вех истории болгарского православия в XX в.
Перед Болгарской Церковью в это время стояла также задача наладить конструктивные отношения с государством. Вскоре после отставки экзарха Стефана пост наместника-председателя Синода перешел к Врачанскому митрополиту Паисию. Но антикоммунистическая позиция митр. Паисия не вызывала у власти доверия. Правительство Болгарии искало более подходящего кандидата. Болгарский департамент вероисповеданий поддерживал митрополита Пловдивского Кирилла. Архивные материалы ГАРФ говорят о том, что Совет по делам Русской Православной Церкви также активно поддержал кандидатуру митр. Кирилла, видя его потенциальную готовность ориентироваться на Русскую Церковь. В 1950 г. правительство Болгарии нашло замену митр. Паисию, проведя предварительные переговоры с митр. Кириллом и получив от него согласие принять пост наместника экзарха, а в дальнейшем — патриарха Болгарской Православной Церкви. Восстановление Патриаршества виделось выгодным как болгарскому, так и советскому правительству. Ради обеспечения лояльности и управляемости Синода болгарская компартия шла на смелые административные эксперименты, не без поддержки советского правительства и содействия Русской Церкви. Так, митрополит Николай (Ярушевич) встречался с болгарским епископатом, чтобы убедить их выбрать патриархом митр. Кирилла. Но митр. Паисий склонил членов Синода на свою сторону, и выборы патриарха в 1952 г. не состоялись.
The present work is devoted to a systematic review of the sources of Russian and Bulgarian state archives (The State Archive of the Russian Federation, The State Social-Political History Archive of Russia and the Central State Archive of Bulgaria), which reveal the key role of the Moscow Patriarchate in promoting the idea of restoring the Bulgarian Patriarchate, in the efforts to support the candidacy of Plovdiv Metropolitan Cyril (Markov, 1901–1971) for the Patriarchal throne; and also in the inter-church negotiations that ensured gradual expansion of recognition of the restored Bulgarian Patriarchate by other Local Orthodox Churches.
One way or another a significant part of the preserved archival sources concerning the relationships between the Russian and Bulgarian Orthodox Churches in the 1940’s — 1950’s are related mostly to the theme of restoring the Patriarchate in the Bulgarian Orthodox Church, which became one of the main landmarks of the history of Bulgarian Orthodoxy in the 20th century.
The Bulgarian Church at that time faced also the challenge of establishing constructive relations with the state authorities. Soon after the resignation of the Exarch Stefan the post of Synod Vice-Chairman passed to Paisius, the Metropolitan of Vratsa. His anti-communist position did not inspire confidence in the government. And it was looking for a more suitable candidate. The Bulgarian Department of Religions supported Cyril, Metropolitan of Plovdiv. Documents from the State Archive of Russia say that the Council on the Affairs of the Russian Orthodox Church also actively supported the candidacy of Metropolitan Cyril, seeing his potential willingness to focus on the Russian Church. In 1950 the Bulgarian government found a replacement for Metropolitan Paisius, having held preliminary talks with Metropolitan Cyril and obtained his consent to assume the post of viceroy of the Exarch, and possibly — the post of Patriarch of the Bulgarian Orthodox Church. The Patriarchate restoration was seen as beneficial to both the Bulgarian and Soviet governments. In order to ensure the loyalty and manageability of the Synod, the Communist Party of Bulgaria undertook bold administrative experiments, not without support of the Soviet government and assistance of the Russian Church. Thus, Metropolitan Nicholas (Yarushevich) met with the Bulgarian bishops to persuade them to choose Metropolitan Cyril as a patriarch. But Metropolitan Paisius managed to get the Synod members on his side, and in 1952 the election of the patriarch did not take place.

Болгарская Православная Церковь, Русская Православная Церковь, Болгарский Патриархат, Московский Патриархат, Патриаршество, восстановление Патриаршества, патриарх Болгарский Кирилл, Патриарх Московский и всея Руси Алексий, история Поместных Православных Церквей, источниковедение, источники, архивы, ГАРФ, РГАСПИ, ЦДА, Центральный государственный архив Болгарии.
Bulgarian Orthodox Church, Russian Orthodox Church, Bulgarian Patriarchate, Moscow Patriarchate, Patriarchate, restoration of the Patriarchate, Patriarch of Bulgaria Cyril, Patriarch of Moscow and All Russia Alexy, history of Local Orthodox Churches, Source Study, sources, archives, State Archive of the Russian Federation, State Social-Political History Archive of Russia, Central State Archive of Bulgaria.

Древняя святыня московской земли, Андреевский монастырь занимает особое место в истории России и Русской Православной Церкви. Основанная, по преданию, еще в ХIII веке, обитель в XVII столетии стала одним из центров духовного просвещения на Руси. Именно здесь расположилось Учительное братство, ставшее основой для Славяно-греко-латинской академии, впоследствии преобразованной в Московскую духовную академию. Несмотря на историческое значение и местоположение обители в черте столичного города, она долгое время была незаслуженно забыта и не являлась предметом отдельного изучения. Причиной этому послужило то, что значительный период существования монастыря в его стенах располагались различные социальные учреждения, а монашеская жизнь была прервана почти на 250 лет. Возрождение монашеской жизни в стенах Андреевской обители в 2013 году способствовало возобновлению интереса к изучению истории и архитектуры этого древнего монастыря. Однако описание архитектурного ансамбля обители в трудах пока еще немногочисленных исследователей монастырской истории, как правило, ограничивается краткими сведениями о постройке и архитектурных особенностях храмов обители. При этом в подавляющем большинстве случаев комплекс гражданских зданий, включающий в себя четыре корпуса бывшей Андреевской богадельни (ныне — монастырские корпуса), остается за рамками исследования. Автор статьи постарался восполнить данный пробел за счет привлечения ряда письменных источников, хранящихся в Центральном государственном архиве г. Москвы и в архиве Центральных научно-реставрационных проектных мастерских (г. Москва), которые ранее не публиковались. Благодаря собранным материалам, удалось рассмотреть основные этапы формирования комплекса гражданских сооружений обители, уточнить датировки и имена архитекторов отдельных корпусов, изучить строительную историю каждого из них и указать факторы, определившие своеобразие их архитектурного облика. Таким образом, на основании архивных источников в статье представлено историко-архитектурное описание рассматриваемых корпусов, возведенных в XIX столетии и сохранившихся по сей день.
The ancient shrine of the Moscow land — St. Andrew’s Monastery occupies a special place in the history of Russia and the Russian Orthodox Church. According to legend it was founded back in the XIII century, and later in the XVII century the monastery became one of the centers of spiritual enlightenment in Russia. It was here that the Teaching brotherhood was established providing the foundation for the Slavic-Greek-Latin Academy subsequently reformed into the Moscow Theological Academy. In spite of the historical significance and location of the monastery within the capital city limits, it has long been unfairly forgotten and disregarded as the subject of an individual research. The reason behind this oblivion is a prolonged period of the monastery being occupied by numerous social institutions operating within its walls. Thus, the monastic life was suspended for almost 250 years. The revival of the monastic life in St. Andrew’s Monastery in 2013 provided for the rise of interest for studying the history and architecture of this ancient monastery. However, the description of the architectural ensemble of the monastery in the works of, as yet, few researchers of monastic history tends to be limited to brief data about the construction and architectural features of the monastery’s churches. In overwhelming majority of studies, the complex of civilian buildings including four houses of the former Andreevskaya alms-house, currently owned by the monastery, are left out of research scope. The author of the article endeavoured to bridge this gap by involving a number of previously unpublished written sources stored in the Central State Archive of Moscow and the archives of the Central Moscow Research and Restoration Design Workshop. Thanks to the collected material, it was made possible to examine the main stages of the formation of the complex of civilian buildings of the monastery, as well as to confirm the dates and names of the architects of certain buildings and study their construction background pointing out the factors that determined the uniqueness of their architectural appearance. As a result, based on the archival sources, the article comes up with the historical and architectural depiction of the buildings under consideration, erected in the XIX century and well-preserved to the present day.

Андреевский монастырь, богадельня, монастырский корпус, комплекс гражданских сооружений, ансамбль Андреевского монастыря.
St. Andrew’s Monastery, alms-house, monastery building, civilian buildings, Architectural Ensemble of St. Andrew’s Monastery.

Во второй части публикации, начатой в предыдущем номере Вестника, представлены годичные отчеты о состоянии Валаамского, Коневского и Линтульского монастырей, инструкция благочинному монастырей, протоколы заседаний и переписка за 1935–1936 гг. «Комитета по сохранению монастырей» Финляндской Православной Церкви, полные списки братий, переселившихся с острова Валаам в ходе военных действий зимы 1939–1940 гг. и синодик монашествующих, скончавшихся в 1939–1945 гг., таблицы статистических сведений о насельниках Валаамского монастыря, список призреваемых в Валаамском монастыре женщин, письмо игумена Харитона (Дунаева) и свидетельства иеромонаха Григория (Федорова) и прот. С. И. Четверикова о жизни монастыря во время военных событий советско-финляндской Зимней войны.
This publication presents the last part of materials on history of the Savior-Transfiguration (Spaso-Preobrazhensky) Valaam Monastery at the end of the 1930’s — early 1940’s, published in the previous issue of the journal. Among these documents released for the first time there are Annual Reports on the state of Valaam monastery, Konevsky and Lintula monasteries; Instruction for Dean of the monasteries; Protocols of the meetings and correspondence of «Committee for the Preservation of Monasteries» of the Finnish Orthodox Church for 1935–1936; complete lists of brothers who moved from the island of Valaam during the winter hostilities of 1939–1940; Obituary of the monks died in 1939–1945; Statistical tables about the inhabitants of the Valaam Monastery; List of women supported by charity at the Valaam Monastery; a letter from Hegumen Chariton (Dunaev) and testimony of hieromonk Grigori (Fyodorov) and archpriest S. I. Chetverikov about the monastery life during the Soviet-Finnish Winter War.

Валаамский монастырь, Коневский монастырь, Линтульский монастырь, русское монашество в Финляндской Республике, игумен Харитон (Дунаев), прот. Сергий Четвериков.
Valaam Monastery, Konevsky Monastery, Lintula Convent, Russian monasticism in the Republic of Finland, Hegumen Chariton (Dunaev), archpriest Sergiy Chetverikov.

Данная работа состоит из двух частей: перевода статьи Лео
Штрауса «Разум и откровение» и комментария к нему. «Разум и откровение»
является авторским конспектом лекции, которую американский философ Лео Штраус прочел в Хартфордской богословской семинарии в январе 1948 года. Он посвящен анализу проблемы «Афин и Иерусалима» — двух источников формирования западной цивилизации и ее основных
особенностей в рамках противостояния разума и откровения. Л. Штраус последовательно, по пунктам, доказывает, что разум, представленный
философией, и откровение, представленное теологией, не могут мирно сосуществовать ни в обществе, ни в отдельно взятом сознании. А современный «триумф» атеизма, с точки зрения, Л. Штрауса обязан своим существованием неверному пониманию проблемы. Неизбежность борьбы философии и откровения исходит из того, что оба они претендуют на достижение одной и той же цели противоположными средствами. Однако, по мнению Л. Штрауса, откровение не в состоянии отвергнуть притязания философии из-за того, что в современных условиях сама сущность философии — ее ядро — оказывается скрыта; философия же не в состоянии отвергнуть притязаний откровения, так как ей не знаком опыт откровения. В лучшем случае она способна поддержать неверующего в откровение, но не переубедить верующего в него. Помимо разбора указанной проблемы, Л. Штраус также пытается в общих чертах объяснить логику появления откровения с точки зрения философии и те возражения, которые она может вызвать у философа. В комментарии последовательно разбирается план работы «Разум и откровение», ее основные положения и выводы, предлагается интерпретация мысли Л. Штрауса, ключевой проблемой которой оказывается решение вопроса о роли откровения в обществе, о превосходстве откровения над традицией и разумом в сфере регулирования общественной жизни и достижения одной из целей классической политической философии, состоящей в соединении качеств хорошего гражданина и хорошего человека.
The work consists of two parts: Russian translation of Leo Straus’s paper Reason and Revelation and a commentary to it. Reason and Revelation is an author’s summary of the lecture made by American philosopher — Leo Strauss. The lecture was given at the Hartford Theological Seminary in January 1948. It is devoted to the analysis of the problem summarized as the issue of “Athens and Jerusalem” — the two sources of Western civilization and its major particularities, formed in frames of opposition between reason and revelation. Strauss consistently tries to prove that reason — as presented by philosophy — and revelation — as presented by theology — cannot peacefully co-exist neither in civil society, nor in one’s own consciousness; that either philosophy must become handmaiden of theology, either, on the contrary, theology must become handmaiden of philosophy. Yet, Strauss asserts that neither
of these states is possible. In his thought, the modern triumph of atheism came to being only as a result of some false interpretation of the reason-revelation problem. The struggle between philosophy and theology is inevitable because both of them try to reach the same goal by diametrically opposed means. Nevertheless, as Strauss says, revelation could not refute the claim of philosophy because its core is concealed from modern point of view; philosophy in its turn could not refute the claim of revelation because it is not familiar with the experience of revelation. In the best of cases, it could support an unbeliever, but never could it persuade a believer. Strauss also tries — in general terms — to explain logic of revelation’s emergency as is understood by philosophy and some objections to it from the philosopher’s standpoint. The plan of Leo Strauss’s work Reason and revelation as well as its main assertions and conclusions are being consecutively analyzed in the commentary, in order to suggest the author’s own interpretation of Strauss’s idea with the key points concerning the role of revelation in human society, feasible superiority of revelation to tradition and reason itself in connection to social life, and attainment of the goal stated by classical political philosophy: to unite the qualities of a good man with those of a good citizen.

«Афины и Иерусалим», Лео Штраус, теология, откровение,
философия, чудо.
Athens and Jerusalem, Leo Strauss, theology, revelation, philosophy, miracle.

Рецензия посвящена монографии, подготовленной священником Александром Мазыриным и А. А. Кострюковым, раскрывающей проблемы взаимоотношений Русской и Константинопольской Церквей в XX веке, в частности поддержки Вселенской Патриархией обновленческого раскола в Советской России в 1920–1930-е годы. Автор отмечает ценность и важность изданной монографии, ставшей в отечественной науке одним из первых полноценных исследований, касающихся политики Константинопольского Патриархата в 1920–1930-е годы.
The review is devoted to the monograph prepared by the priest Aleksandr Mazyrin and A.A. Kostriukov, which considering problems of the relations between the Russian and Constantinople Churches in the 20th century, in particular the problem of supporting by the Ecumenical Patriarchate the Renovationist Schism in the Soviet Russia in the 1920’s —1930’s. The author underlines great importance of the monograph published, as it has become one of the first full-value research concerning the policy of the Constantinople Patriarchate in the 1920’s — 1930’s.

Константинопольский Патриархат, Фанар, Русская Зарубежная
Церковь, РПЦЗ, обновленческий раскол, обновленцы.
Constantinople Patriarchate, Phanar, Russian Orthodox Church Abroad, the
ROCA, the Renovationist Schism, renovationists.