ВЕСТНИК ЕКАТЕРИНБУРГСКОЙ ДУХОВНОЙ СЕМИНАРИИ. 2020. №2(30)

Аннотация. В предисловии к номеру журнала, посвященного 75-летию Победы в Великой Отечественной войне, обосновывается важность юбилея Победы и для Русской Православной Церкви. Известно, что в период 1941–1945 годов как минимум половина населения СССР осознавала себя верующими людьми и именно в годы войны произошли значительные изменения в жизни Церкви и ее патриотическом служении.

Abstract. The preface to the journal’s issue dedicated to the 75th anniversary of the Victory in the Great Patriotic War highlights the importance of the Jubilee of Victory for the Russian Orthodox Church. It is known that in the period 1941–1945 at least half of the people in the USSR recognized themselves as believers, and it was during this war that significant changes occurred in the life of the Church and its patriotic ministry.

Ключевые слова: 75-летие Победы в Великой Отечественной войне, Церковь и Великая Отечественная война, патриотизм, христианство и патриотизм, Русская Православная Церковь в 1941–1945 гг.

Keywords: 75-th anniversary of victory in the Great Patriotic War, Church and the Great Patriotic War, patriotism, Christianity and patriotism, Russian Orthodox Church in 1941–1945

Аннотация. Формирование патриотического отношения к Отечеству у современных православных россиян сталкивается с серьезными препятствиями в виде не только современных социальных реалий, которые возбуждают низменные и греховные чувства, особенно у молодого поколения, но и учений, отпадающих от истинно христианских, превратно толкующих сущность патриотизма. Это определило две взаимосвязанные цели данного исследования. С одной стороны, раскрыть особенности учения «уранополитизма». Оно позиционирует себя как носителя собственно христианского понимания патриотизма, утверждая, что патриотическое воспитание должно базироваться на учении о гражданстве небесном как проявлении любви к Отцу Небесному и Его Царству. Проводя своей главной идеей тезис, что только родство во Христе может быть смыслом человеческого бытия, уранополиты тем самым противопоставляли любовь и служение Богу беззаветному служению и любви к Отечеству. В статье анализируются тезисы учения уранополитизма, сформулированные его основателем и идеологом священником Даниилом Сысоевым. В ходе этого анализа делается вывод, что в этом учении превратно толкуются слова Спасителя о любви к Богу и учение отцов Церкви, что наносит вред как Церкви, так и процессу воспитания преданных своему Отечеству граждан на основе идеалов христианского патриотизма. Вторая цель исследования: провести панорамный анализ учений Господа и апостолов о любви к Отечеству, проникновенных мыслей о патриотизме в самых разных его проявлениях как о богоугодном качестве христианина, которые содержатся в трудах святых отцов Церкви, и на основании кратких характеристик определенных этапов истории Русской Православной Церкви через деятельность и учение ее святителей, преисполненных патриотическими настроениями, показать особенности христианского понимания патриотизма; затем в статье делается вывод, что христианское понимание патриотизма предполагает следующие его характеристики: патриотизм как служение Отечеству и проявление любви к ближнему; защищая веру мы встаем на путь спасения, а защищая Отечество, как в некотором смысле ревнителя благочестия, защищаем веру; любовь к Отечеству должна простираться до готовности положить за него жизнь свою. В статье анализируются не только толкование патриотизма в рамках христианского богословия, но и дискуссии по вопросам его сущности в отечественной философии первой половины ХIХ века, когда проблема приобрела особенно обостренные формы. В лице А. С. Хомякова Русская Православная Церковь и вся православная общественность нашла не только выразителя истинно христианского понимания патриотизма как служения ближнему, Отечеству, Церкви, а значит, и Богу, но и того, что Россия имеет особенные формы выражения этой любви. В статье делается вывод, что христианский патриотизм не противоречит ни христианскому учению, ни патриотизму как таковому, а соединяя их, усиливает значение патриотического чувства для укрепления осознания верующим себя как чада Божия, идущего по пути прикровенного общения с Ним и жаждущего спасения через богоугодное служение своему земному Отечеству.

Abstract. Formation of a Patriotic attitude to the Fatherland among modern Orthodox Russians faces serious obstacles not only as the modern social realities exciting base and sinful feelings, especially among the younger generation, but also as the doctrines that fall away from the true Christianity, misinterpreting the essence of patriotism. It has set two interrelated goals of this study. On the one hand, it is to reveal the peculiarities of teaching of “uranopolitism”. It positions itself as the bearer of the proper Christian understanding of patriotism, arguing that Patriotic education should be based on the doctrine of Heavenly citizenship as a manifestation of love for Heavenly Father and His Kingdom. Pursuing their main idea of the thesis that only kinship in Christ can be the meaning of human existence, the uranopolists thus oppose the love and service to God to selfless service and love for one’s Fatherland. The author analyzes the thesis of the uranopolitism teaching formulated by priest D. Sysoyev, its founder and ideologist. In analysing, it has been concluded that this doctrine misinterprets the words of the Savior about the love for God and the teachings of the Fathers of the Church, and that harms both the Church and the process of educating citizens devoted to their Fatherland on the basis of the ideals of Christian patriotism. The second aim of the study is to conduct a panoramic analysis of the teachings of the Lord and Apostles about love for country, and of the heartfelt thoughts from the writings of the Holy Fathers of the Church concerning Christian patriotism in its various manifestations as pleasing to God; and also, to show the features of the Christian understanding of patriotism according to brief characteristics of certain stages of the history of the Russian Orthodox Church through the work and teachings of its saints, full of Patriotic sentiments. As a consequence, the author concludes that the Christian understanding of patriotism includes the following: service to the Fatherland and manifestation of love for neighbor; advocacy of the faith considered as the path of salvation, and defence of the Fatherland, which is a zealot of piety — so it also means protection of the faith; and this love for the Fatherland should be measured by one’s readiness to die for it. The article analyzes not only the interpretation of patriotism in the framework of Christian theology, but also the discussion of its essence in the patriotic philosophy of the first half of the 19th century, when this problem had acquired particularly acute forms. Through A. S. Khomyakov, the Russian Orthodox Church and the entire Orthodox community found not only an exponent of a truly Christian understanding of patriotism as a ministration to one’s neighbor, Fatherland, the Church, and therefore to God, but also that Russia had special forms of expressing this love. The article concludes that Christian patriotism does not contradict either the Christian doctrine or patriotism as such, but, combining them, reinforces the importance of patriotic feeling for strengthening the believers’ awareness of themselves as the children of God, walking the path of mystic communication with Him and thirsting for salvation, through God-pleasing service to their earthly Fatherland.

Ключевые слова: христианство, Священное Писание, святоотеческое наследие, Русская Православная Церковь, Отечество, патриотизм, уранополитизм, русская религиозная философия

Keywords: Christianity, Holy Scripture, patristic heritage, Russian Orthodox Church, Fatherland, patriotism, uranopolitism, Russian religious philosophy

Аннотация. Данная статья представляет собой анализ церковной жизни в страшные дни блокады Ленинграда, некогда являвшегося столицей православной Российской империи, — города на Неве, который имел почти 700 религиозных сооружений.

Страшные события, коснувшиеся в XX в. Церкви в России, изменили восприятие славной истории как самой страны, так и императорского города, который вслед за изменением государственной власти утратил свое историческое название: в 1914 г. северная столица стала Петроградом, а в 1924 г. — Ленинградом.

К началу самого трагического, пожалуй, периода в истории северной столицы — блокадного — в городских кварталах действовало всего 10 православных храмов. Автор статьи рассматривает и обобщает бесценные крупицы сведений о существовании приходской жизни христиан-ленинградцев, анализирует архивные источники, повествующие о деталях этой церковной жизни, которая теплилась в заледеневшем от горя и слез городе-герое. На основании ряда документов автор проводит анализ взаимодействия Церкви и городских властей, по мере сил помогавших приходской жизни храмов, которые несли свое служение на кладбищах. В статье автор уделяет внимание именно кладбищенским приходам, так как полагает, что, изучая частные события того или иного прихода, можно прийти к общим выводам, помогающим сформировать верную картину трагического прошлого, в котором было место христианскому доброделанию.

Благодаря тому, что история как научная дисциплина рассматривает прошлое не только от общего к частному, но и от частного к общему, выполняется проверка достоверности как описания определенной эпохи, так и отдельного события данной эпохи.

Реконструируя историю нескольких кладбищенских храмов времени блокады, автор статьи полагает, что на этом основании возможно построение общей картины церковной жизни блокадного города.

Abstract. The given article analyzes activity of the Orthodox Church under blockade, in the city of Leningrad which had been the capital of Russia and got name Saint Petersburg less than 3 decades before, and could boast then with nearly 700 religious buildings. The horrific events that had afflicted the Church in Russia in the 20th century changed the perception of the glorious history of both the country itself and the imperial city, which lost its historical name soon after the changes in the system of government: in 1914 the northern capital was called Petrograd, and in 1924 the city was renamed — Leningrad. By the time of the most tragic period in the northern capital’s existence which started with the siege of Leningrad there were only 10 churches open in the whole city. The article’s author examines and summarizes priceless grains of information on the parish life of the Christians in Leningrad, and analyzes archive sources telling about the details of the church life, which still flickered in the hero-city overfull with grief and icy with tears. Based on a number of documents, the author analyzes the interaction of the Church and city authorities, as far as they could help the parish life of the churches that continued to perform services in cemeteries. The author focuses on the cemetery parishes, as he believes that by studying the particular events of a parish, one can draw general conclusions and form a true picture of the tragic past, where there was place for Christian virtue. Due to the fact that History as a scientific discipline considers the past not only from the general to the specific, but also from the specific to the general, it is possible to verify reliability of the description of both a particular era and an individual event of a given era. Reconstructing the history of several cemetery churches during the siege period, the author believes that on this basis one can build a general picture of the church life of the besieged city.

Ключевые слова: история XX века, блокадный Ленинград, Санкт-Петербург, Петроград, Великая Отечественная война, кладбищенские храмы, церкви Ленинграда

Keywords: History of the 20th century, besieged Leningrad, Saint Petersburg, Petrograd, Great Patriotic War, cemetery churches, churches of the besieged city

Аннотация. Автор статьи предпринял попытку проанализировать сложности, с которыми неизбежно сталкивается переводчик библейского текста в тот момент, когда ему необходимо адекватно перевести на другой язык богословские понятия, в изобилии присутствующие в различных Книгах Священного Писания. Следует отметить, что перевод Послания к Римлянам святого апостола Павла и его отдельных частей с древнегреческого языка на другие языки очень непрост, он обязывает переводчика быть предельно внимательным и аккуратным. Главная сложность в данном случае заключается в том, что в Послании сосуществуют и при этом регулярно воспроизводятся многочисленные богословские понятия. С определенной долей уверенности можно констатировать, что исследуемый в рамках данной статьи фрагмент 3-й главы (21–31 ст.) Послания является одним из ярчайших примеров, когда в сравнительно небольшом по объему библейском тексте встречаются подряд и несколько раз повторяются различные богословские понятия. Анализируя оригинальный текст исследуемого отрывка и сопоставляя друг с другом его англоязычные и русскоязычные переводы, автор стремится показать, каким образом со своей задачей пытаются справляться самые различные переводчики Послания к Римлянам. Для достижения поставленной цели применяется следующий алгоритм действий: в самом начале изучается древнегреческий текст исследуемого отрывка. Это необходимо для выявления содержащихся в нем проблемных с переводческой точки зрения богословских понятий. В нашем случае это слово «δικαιοσύνη» («оправдание»), «ἱλαστήριον», («умилостивление»), «νόμος» («закон»), «πίστεως» («вера»). Далее проводится анализ англоязычных и русскоязычных переводов изучаемого фрагмента. После этого формулируются и объясняются переводческие закономерности, которые обнаруживаются при изучении сходств и различий передачи этих понятий на русский и английский языки, а также делается очень осторожная попытка проанализировать данные особенности и найти причину их возникновения.

Abstract. The author of this article attempts to analyze the difficulties of making an adequate translation of the Bible’s theological notions which are plentiful in the Holy Scripture. It must be noted that the translation of Saint Paul’s Epistle to Romans and its main parts from Old Greek to another language is a rather difficult process which requires a lot of translator’s attention and accuracy. The difficulty consists in the fact that The Romans contains lots of special theological notions, which are repeatedly used in a very small paragraph and often work together. It is not a secret that the translators of the Holy Scripture usually face with this problem and try to do their best in finding the way to solve it. It is safe to say that Romans 3:21–31 is a good example of the small text, where one can find some different Bible’s theological notions, which, in addition, are repeated several times. The author analyses the original text of this paragraph and compares its English and Russian translations in order to show which methods help different translators of The Romans to translate various Bible’s theological notions from Old Greek into English and into Russian. To reach this goal the following algorithm has been used. First of all the whole original text of the paragraph is studied within its historical and cultural context. It helps to find the important theological notions of the paragraph, which can become an issue for the translators. In the present case, they are as follows: «δικαιοσύνη» («righteousness»), «ἱλαστήριον», («propitiation»), «νόμος» («law»), «πίστεως» («faith»). Then the author analyzes different English and Russian translations of the paragraph, trying to formulate the translation patterns he has met and explain similarities and differences of the translations into both languages. Finally the author attempts to analyze and understand the roots of these similarities and differences.

Ключевые слова: апостол Павел, Послание к Римлянам, перевод Библии, Библия короля Иакова, Английская стандартная версия, Новая американская стандартная Библия, Новая интернациональная версия, Библия благая весть, Русская Синодальная Библия, Кассиановский перевод, перевод Российского библейского общества, перевод Кулакова

Keywords: Apostle Paul, Romans, Bible Translation, King James Version, English Standard Version, New American Standard Bible, New International Version, Good News Bible, Russian Synodal Bible, Kassian’s Translation, Russian Bible Society’s Translation, Kulakov’s Translation

Аннотация. В статье рассматривается вопрос о месте христианского теологического историзма в современной исторической науке. Сегодняшняя ситуация в изучении истории требует полидисциплинарного подхода, а потому христианский теологический историзм (тео-историзм) способен предложить для изучения истории свою методологическую базу, основанную на стремлении увидеть проявления Божественного в исторической реальности. Дальнейшее размежевание историки и христианского богословия ведет к утрате сопричастности истории к традиции. Именно христианская теология способна явить уникальный опыт изучения исторической реальности в категориях традиции. Теологический историзм позволяет увидеть сущность и смысл истории, придает масштабность и целостность в объяснении исторических фактов, возвращает историческому свидетельствованию объективно-конвенциональный характер. К основным ресурсам теологического историзма можно отнести открытость к истории во всем ее многообразии, многовековой опыт проведения многоплановых историографических проектов, концептуально-теоретическую мобильность, позволяющую теологическому историзму уходить от радикализма, а также церковно выверенный инструментарий исторического исследования, позволяющий преобразить дискретный набор фактов и дат в единый духовно-исторический смысл. Однако на пути продуктивного включения тео-историзма в парадигму современной исторической науки возникает аргументация, которую можно охарактеризовать как «диастазный историзм» (диа-историзм). Этот тип исторического знания основан на разрыве единства исторического процесса, расподобление целостности историко-познавательного поля. Акцент на якобы историческом «поражении» христианства, упрощенно-утилитарная трактовка истории, деформация исторического процесса, изъятие из истории «неудобных» фактов и тенденций, нарочитая провокация, искажение традиционных представлений об историческом времени, обессмысливание истории — все это входит в методологический контекст диа-историзма. Теологический историзм способен адекватно ответить на аргументацию его оппонентов и имеет полное право на вхождение в историческую науку на правах результативной и продуктивной методологии, позволяющее синтезировать Божественное и историческое, придать религиозный смысл истории и определить духовные приоритеты и перспективы исторического знания.

Abstract. The article considers the question of a place of Christian theological historicism in modern historical science. The current situation in the study of history requires a multidisciplinary approach, and therefore Christian theological historicism (Theo-historicism) could offer for the study of history its methodological basis, built on the intention to see the manifestations of the Divine in historical reality. Further separation of historians and Christian theology leads to the fact that historical science would lose its attachment to tradition. It is the Christian theology that can reveal the unique experience of studying historical reality in the categories of Tradition. Theological historicism allows us to see the essence and meaning of history, gives the scale and integrity in the explanation of historical facts, and returns an objective and conventional character to the historical testimony. The main resources of theological historicism include openness to history in all its diversity, centuries-old experience in carrying out multifaceted historiographical projects, conceptual and theoretical mobility, allowing theological historicism to avoid radicalism, and suggesting Church-verified tools of historical research, which help to transform a discrete set of facts and dates into a single spiritual and historical meaning. However, on the way of productive inclusion of Theo-historicism in the paradigm of modern historical science there is an argumentation that can be characterized as “diastatic historicism” (dia-historicism). This type of historical knowledge is based on breaking the unity of the historical process and cutting of the integrity of the historical and cognitive field. The emphasis on the alleged historical “defeat” of Christianity, the simplistic and utilitarian interpretation of history, deformation of the historical process and removal of “inconvenient” facts and trends from history, deliberate provocation and distortion of traditional ideas about historical time as well as the desensitization of history — all this is included in the methodological context of dia-historicism. Theological historicism is able to adequately respond to the arguments of its opponents and is fully authorized to enter into historical science on the rights of effective and productive methodology, allowing to synthesize the Divine and historical, to give a religious meaning to history and determine the spiritual priorities and prospects of historical knowledge.

Ключевые слова: христианский теологический историзм, тео-историзм, история и христианство, смысл истории

Keywords: Christian theological historicism, Theo-historicism, history and Christianity, the meaning of history

Аннотация. В статье рассматривается богословское и философское осмысление иконописного образа в древнерусском искусстве XIV–XV вв., в котором прослеживается влияние богословских идей поздневизантийского исихазма, предпринимается попытка раскрыть богословие образа в святоотеческой традиции и проследить ее влияние на богословскую традицию Древней Руси, ее культуру и искусство. Вместе с тем, несмотря на тесную связь с византийским искусством, своеобразие древнерусской иконописи проявляется в особом внимании к психологизму образов, а также в стилевых особенностях, символике света и цвета, движения, жеста и др. Особое внимание в статье уделяется анализу богословского и философского содержания образа, его значения в раскрытии христологического и троического догмата. Наиболее ярким примером в этом отношении является творчество известных русских иконописцев — Феофана Грека, прп. Андрея Рублева, Дионисия и др., где троический догмат раскрывается во всей полноте. В их творчестве, с одной стороны, прослеживается влияние византийской традиции, а с другой — выявляется своеобразие в иконографическом осмыслении троического богословия, в особом прочтении образа Троицы, что свидетельствует о самостоятельности и самобытности русского искусства.

В статье дается анализ художественной манеры письма каждого иконописца, рассматриваются особенности стиля, цветовые отношения, композиция и др. Вместе с тем, главное внимание уделяется анализу «Троицы Ветхозаветной», ее места в иконографической программе росписи храма, связи с литургической символикой и таинствами Церкви. На основе этого анализа показывается тесная связь творчества великих иконописцев с догматическим учением Церкви. Не менее важно раскрытие аскетического содержания их творчества, которое нашло свое непосредственное воплощение в мистике света. Источником ее стало учение исихазма. В Древней Руси, как и в Византии, идеи исихазма имели практический характер, который проявился в подвижнической жизни, умной молитве, в феномене старчества, игравшего огромную роль в культуре и общественной жизни. Свидетельством этого и стал подъем в искусстве XIV–XV вв., названный «русским предвозрождением».

Abstract. The article deals with the theological and philosophical comprehension of the iconographic image in the ancient Russian art of the 14th–15th centuries, where traces the influence of theological ideas of late Byzantine Hesychasm. The author attempts to reveal the theology of the image in the patristic tradition and to trace its influence on the theological tradition of Ancient Russia, its culture and art. At the same time, despite the close connection with the Byzantine art, the originality of the old Russian iconography is manifested with a special attention to the psychologism of images, as well as to the stylistic features, symbolism of light and color, movement, gesture, etc. Special attention is paid to the analysis of the theological and philosophical content of the image, its importance in the disclosure of Christological and Trinity dogma. The most striking examples in this regard are the works of famous Russian icon painters —Theophanes the Greek, Andrei Rublev, Dionysius, etc., where the Trinity dogma is revealed to the full extent. In their work, on the one hand, the influence of the Byzantine tradition is traced, and on the other hand, the originality in the iconographic comprehension of the Trinity theology is revealed in a special reading of the image of the Trinity, which testifies to the independence and originality of Russian art.

The article analyzes the artistic manner of painting of each iconographer, examines the features of style, color relations, composition, etc. At the same time, the main attention is paid to the analysis of the “Οld Testament’s Trinity”, its place in the iconographic program of the temple painting, its connection with the liturgical symbols, and with the sacraments of the Church. Based on this analysis, the close connection between the works of great iconographers and the dogmatic teaching of the Church is shown. And the disclosure of the ascetic content of their work is also important, which found the direct embodiment in the mysticism of light. Its source was the teaching of Hesychasm. In Ancient Russia, as in Byzantium, the ideas of Hesychasm had a practical character, and were shown in the ascetic life, mind prayer, in the phenomenon of eldership, which played a huge role in culture and social life. These processes were the impact for upsurge in the art of 14th–15th centuries, which was called “Russian pre-Renaissance”.

Ключевые слова: богословие образа, исихазм, древнерусское искусство, византийская традиция, символика света

Keywords: theology of the image, Hesychasm, Ancient Russian art, Byzantine tradition, symbolism of light

Аннотация. В статье вводится в научный оборот хранящаяся в РГАДА (ф. 196 — Мазуринское собрание, № 129) Переписная книга конюшенного двора Спасо-Прилуцкого монастыря 1702 г.: полностью публикуется текст описи и дается историко-лингвистический комментарий к этому документу. Представленная опись отражает определенную стадию развития монастырской документации — создание «отраслевых» переписных книг, посвященных отдельным монастырским хозяйственным ведомствам. История конюшенного хозяйства русских монастырей до настоящего времени сравнительно редко становилась предметом специального исследования. Сопоставление материалов публикуемой описи с данными других документов Спасо-Прилуцкого монастыря позволит исследовать источники формирования монастырского конюшенного хозяйства (вклады, покупки, пожалования), изучить функциональное назначение лошадей в вотчинном хозяйстве (различные сельскохозяйственные работы, средство передвижения и пр.) и др. Особую ценность представляет данная опись как источник по исторической ономастике: при описании лошадей наряду с внешними особенностями указываются их клички, что позволяет обратиться к совершенно неразработанному историческому аспекту изучения зоонимов. Своеобразие рассмотренной зоонимической системы проявляется в многочисленности именований лошадей по именам и фамилиям лиц, внесших вклад в монастырское хозяйство, или лиц, у которых были куплены животные, а также оттопонимических образований, производных от названий вотчинных сел или городов и указывающих на использование лошадей в хозяйственных комплексах Прилуцкого монастыря (земледельческих и промысловых). Кроме того, отмечаются клички, отражающие внешние признаки животных (цвет шерсти и отметины на основной масти, особенности телосложения, размер, степень упитанности и пр.), особенности поведения. В роли кличек используются и звательные формы христианских имен, пришедших к описываемому времени на смену языческим древнеславянским именам, что свидетельствует о давней традиции использования антропонимов в качестве кличек животных в русском языке и во многом объясняет «антропонимоподобный» характер современной русской зоонимии. С точки зрения истории языка интерес вызывает и нарицательная лексика документа: названия мастей лошадей, а также наименования предметов конской упряжи.

Abstract. This article is the first to introduce the Stable Yard Inventory Book of the Saviour Priluki Monastery of 1702, stored in the Russian State Archive of Ancient Documents (Stock 196 — Mazurin Collection, no. 129), into the academic circulation; it features the complete text of the inventory, as well as the historical and linguistic commentary to this document. The given inventory reflects a certain stage in the development of monastery documentation — the creation of “discipline-specific” inventory books for different household parts of a monastery. To date, the history of the stable housekeeping in Russian monasteries has become the subject of an independent research relatively seldom. The comparison of the materials of the given inventory with the data collected from other documents of the Spaso-Prilutsky Monastery allows studying the formation sources of a monastery stable (investments, purchases, awards), as well as the functional purpose of horses in the Russian votchina (various agricultural work, means of transportation, etc.) and much more. What is particularly valuable is that the inventory is presented as a source of historical Onomastics: when horses are described, their nicknames are indicated along with their external features and that makes it possible to refer to the historical aspect of the study of zoonyms, which is significantly under-researched. The peculiarity of the zoonimic system examined is manifested in a large number of names for horses given according to the names of those who contributed to the monastery, and the persons who sold animals, and also according to ottopoiological formations, derivatives from the names of pier villages or cities, indicating the use of horses in the economic complexes of the Prilutsky Monastery (agricultural and commercial). In addition, there are nicknames that reflect the external characteristics of animals (the coat color and marks of the base color, physique features, size, degree of fatness, etc.), behavior features. Nicknames for horses were also taken from the calling forms of Christian names, which have come to the described time to replace the pagan ancient Slavic names, and that testifies to the long tradition of using anthroponym as animal nicknames in the Russian language and largely explains the “anthroponim-like” nature of modern Russian zoonymy. As for the history of the language, the nominal vocabulary of the document is also interesting: it includes the names of equine coat colors, as well as the names of items of horse harness.

Ключевые слова: история конюшенного хозяйства русских монастырей, Переписная книга конюшенного двора Спасо-Прилуцкого монастыря 1702 г., история русских кличек лошадей, цветовые гиппологизмы, предметы конской упряжи

Keywords: history of the stable housekeeping in Russian monasteries, stable yard census book of the Spaso-Prilutsky monastery of 1702, the history of Russian horse nicknames, horse color-related vocabulary, names of horse harness items

Аннотация. Статья посвящена расколу в одном из старообрядческих согласий, — Спасовом. По общепринятой версии, согласие раскололось в 1840-х гг. Раскол стал побочным продуктом полемики между спасовцами и поморцами. Спасовцы утверждали, что перекрещевание обращающегося, если он был правильно крещен во имя Святой Троицы даже в еретической церкви, это нарушение канонических правил. Новоспасовцы отвергли традиционный для спасовцев способ приема новообращающихся путем простого начала, взамен они установили обряд отречения от ереси. Решение было принято на соборе трех или четырех спасовских наставников в г. Гороховце. Вскоре был осуществлен ряд других нововедений: служба в молельнях, исповедь наставникам, монашество и др., которые традиционные спасовцы считали вероотступничеством. Новоспасовцы ввели и чин беспоповского венчания, традиционалисты же продолжали венчаться в Православной Церкви, как делали это в XVIII в. По принятой версии, именно возникновение отрицания обряда в церкви и вызвало раскол. Однако раскол, скорее всего, начался не в 1840-х, а в 1830-х гг. в связи с вопросом о замужестве женщин. Хотя традиционное спасовское учение позволяло венчаться у православных священников, многие женщины Спасова согласия отказывались от брака. Например, в приходе Купля близ г. Гороховца с 1763 по 1834 гг. большинство спасовок не выходили замуж (а мужчины женились почти поголовно). И вдруг с начала 1830 гг. почти все спасовки одновременно стали выходить замуж. Это означает одно: изменение учения о браке местным спасовским сообществом, а не изменение отношения к браку отдельными спасовками. Видимо, собор спасовских диссидентов неслучайно состоялся именно в Гороховце: в этом уезде спасовцы уже нарушили традицию женского отказа от брака. Прямые данные о том, почему спасовки стали выходить замуж в начале 1830-х гг. отсутствуют, но это не было случайным, поскольку новоспасовцы особенно ценили брак. По словам Аввакума Комиссарова, самого уважаемого новоспасовского наставника второй половины XIX в., не венчаться было «вопреки Божией заповеди: раститеся и множитеся», и те старообрядцы, которые сопротивляются браку, «являются истребителями рода человеческого».

Abstract. According to accepted accounts, the Spasovite covenant split in the 1840s: the schism was a byproduct of a polemic between Spasovites and the Pomorsk. Spasovites asserted that rebaptism of converts — if they had been properly baptized in the name of the Trinity, even if in an heretical church — was a violation of canonical rules. Neospasovites also rejected the traditionalist Spasovites’ acceptance of converts through the 7-bow ritual, and adopted instead a ritual in which converts abjured their heresies. That decision was taken by a council of 3 or 4 local Spasovite leaders in the small city of Gorokhovets. Adoption of the ritual of abjuration precipitated a series of other Neospasovite innovations: worship in chapels, confession to elders, and monasticism, all of which the traditional Spasovites considered apostasy. Neospasovites instituted a priestless wedding service, while traditional Spasovites continued to wed in the Orthodox Church, as they had since sometime in the 18th century. According to existing accounts, it was the introduction of the abjuration of heresy that precipitated the schism among the Spasovites. However, it is more likely that the schism began to take shape in the 1830s, and that differences over marriage precipitated the split. While traditional Spasovites married in Orthodox churches, many Spasovite women never married at all. In Kuplia parish, not far from Gorokhovets, from 1763 to 1834 the majority of Spasovite women never married, while Spasovite men married universally. Beginning in the 1830s, however, all Spasovite women in Kuplia parish married. The change was abrupt, not gradual, which surely means that this was a decision made by the local Spasovite community as a whole, not by individual Spasovite women. Apparently it was not by chance that the council of Spasovite dissidents met in Gorokhovets: in that district, Spasovites had already overturned the traditional Spasovite practice of female marriage avoidance. Although we don’t know why all Spasovite women in Kuplia parish began to marry in the early 1830s, we know that subsequently Neospasovites attributed special importance to marriage. In the words of Avvakum Komissarov, the most respected Neospasovite leader in the second half of the 19th century, not to marry “violated God’s commandment, to be fruitful and multiply,” and Old Believers who opposed marriage were “exterminators of the human race.

Ключевые слова: старообрядчество, Спасово согласие, спасовцы (большеначальчики, малоначальники), сопротивление браку, ревизские сказки, исповедные ведомости, Аввакум Комиссаров

Keywords: Old Believers, Spasovite Covenant, spasovcy (bolshenachalniski, malonachalniki), resistance to marriage, census tales, confessional statements, Avvakum Comissarov

Аннотация. Статья основана на данных клировых ведомостей за 1806, 1807, 1808, 1817 и 1818 г. о духовенстве города Верхотурья. Статья стала продолжением исследования изменений социальных стратегий уральского духовенства в первой четверти XIX в. В предшествующих работах на основании анализа данных клировых ведомостей процветающего ярмарочного центра Ирбита и его уезда было установлено, что в этот период наиболее важным социальным ресурсом местного духовенства были родственные связи, которые помогали разветвленным семьям клириков держать под контролем несколько близко расположенных приходов. Постепенно растет значение образования, но выпускники семинарии, направляемые в Ирбит для занятия административных должностей, не пытались устроить здесь же своих сыновей, поскольку чувствовали значительное давление со стороны местных родов.

В Верхотурье, в отличие от Ирбита, в начале XIX в. наблюдался экономический упадок, который пришел на смену подъему XVII столетия. От этого периода подъема в городе остались 5 приходских храмов, что было слишком много для местного населения. Соответственно, достаток местного духовенства клировые ведомости оценивали как «посредственный». Абсолютное большинство городских клириков имели родню в городе или в уезде. При этом образование ценилось, видимо, достаточно низко, поскольку конкурентная борьба за штатные места была выражена слабее, чем в Ирбите. Родственные связи использовались не столько для продвижения, сколько для сохранения стабильного положения. Из семинарии сюда возвращались в первую очередь те, кто предпочитал неопределенности в другом, пусть даже более перспективном и доходном месте, знакомую обстановку и поддержку родственников.

Среди фамилий верхотурского духовенства встречаются достаточно редкие, не распространенные в других уездах Пермской губернии. Очевидно, их носили представители старых родов, связанные с Верхотурьем на протяжении многих поколений. Во второй половине XIX в. эти фамилии из списков духовенства исчезают, на место старых кланов приходят представители других семей, которым удалось лучше приспособиться к изменившимся условиям.

Abstract. The article is based on the information of the Cleric lists for 1806, 1807, 1808, 1817 and 1818, concerning priesthood of the Verkhoturye city. It is a continuation of the study on how the social strategies of the Ural Clergy have changed in the first quarter of the 19th century. According to the previously published research the analysis of the Cleric lists of the prosperous Irbit fair center and its district has shown that during this period the most important social resource of local priesthood was family ties which helped the ramified families of clergymen to control several parishes located close to one another. The significance of education was gradually growing and yet the seminary graduates who were sent to Irbit for administrative posts did not try to fill vacancies by their sons here as they felt strong pressure from local clans. In the early 19th century the city of Verkhoturye, unlike Irbit, experienced economic decline, which replaced the rise of the 17th century. And the five parish churches appeared in Verkhoturye as a result of that economical rise turned to be too many for the local population. Due to this the wealth of local clergy was reported in cleric records as “mediocre”. The vast majority of city clergymen had relatives in the city or county. Apparently, education was not much appreciated as the competition for regular positions was not as intense as in Irbit. And family ties were used not so much for promotion as for maintaining a stable position. Those who preferred the familiar environment and support of relatives rather than some uncertainty even at a more profitable and promising place returned here after seminary.

There is a number of quite rare family names among the clergymen of Verkhoturye which are not widespread in other districts of the Perm province. Evidently, these family names belonged to the old clans connected with Verkhoturye for many generations. In the second half of the 19th century such family names disappeared from cleric lists as the representatives of other clans who had managed to better adapt to the changing conditions were replacing the old ones.

Ключевые слова: Верхотурье, городское духовенство, социальные стратегии, родственные связи, уровень образования

Keywords: Verkhoturye, urban clergy, social strategies, family ties, educational level

Аннотация. В статье рассмотрены повседневная жизнь и основные виды деятельности женских монастырей Урала и Западной Сибири. Хронологические рамки статьи ограничены второй половиной XIX — началом ХХ в., т. к. именно с середины XIX столетия начинается невиданный подъем женского монашества в России. При работе по теме использовались как методы общенаучные, так и исторического исследования (историко-сравнительный, генеалогический, социально-исторический). Источниковой базой исследования послужили документы из Государственного архива Оренбургской области, Государственного архива в г. Тобольске, а также опубликованные материалы (путевые дневники, мемуары, письма, историко-статистические и историко-этнографические описания). Последние размещены в периодической печати XIX — начала ХХ в. («Епархиальные ведомости» — екатеринбургские, пермские, оренбургские, уфимские, Тобольские губернские ведомости). На разнообразном материале автор старается показать богатый внутренний мир женского монастыря. Для этого рассмотрены распорядок дня в монастырях, условия, в которых проживали сестры, и основные виды деятельности женских обителей: религиозная, производственная, воспитательно-просветительская, миссионерская. Такая разнонаправленная деятельность женских монастырей служила для обеспечения их всем необходимым в плане пропитания, а также приносила существенную прибыль. Важное место занимали ремесла и рукоделья, к выполнению которых в качестве послушаний была привлечена большая часть сестер. Как видно из результатов исследования, не все женские обители могли похвастаться богатым набором производств, а только достаточно крупные, значимые в регионе или имеющие долгую историю. Многое зависело от настоятельницы конкретного монастыря, определявшей возможности обители в осуществлении тех или иных видов деятельности. Несмотря на регламентированный уставами распорядок дня, жесткие правила поведения, сестры получали возможность реализоваться, в том числе и творчески, в разных сферах деятельности: религиозной, хозяйственной, просветительско-благотворительной. Более мягкие и одновременно стойкие по своей природе, женщины выдерживали все тяготы пребывания в монастыре, доводя выбранное дело до конца.

Abstract. This article discusses daily routine and the main directions for the activities of convents in the Urals and Western Siberia. The chronological framework of the article has been limited to the second half of the 19th — beginning of the 20th century for it was the middle of the 19th century when the unprecedented rise of female monasticism in Russia began. When working on the topic, both general scientific methods and historical research methods (historical-comparative, genealogical, social-historical) were used. The source base for the study constituted documents from the State Archive of the Orenburg Region, the State Archive in Tobolsk, as well as published materials (travel diaries, memoirs, letters, historical and statistical and historical-ethnographic descriptions). The latter were found in the periodical press of the 19th — early 20th centuries (Ekaterinburg Diocesan Gazette, Perm Diocesan Gazette, Orenburg Diocesan Gazette, Ufa Diocesan Gazette and Tobolsk Provincial Gazette). On a variety of material, the author tries to show the rich inner world of the nunnery. To do this, the daily routine in the monasteries and the conditions in which the sisters lived, as well as the main activities of women’s monasteries — religious, industrial, educational and missionary — were examined. Such the diverse activities of women’s monasteries served to provide them with everything necessary in terms of food, and also brought significant profit. An important place was occupied by crafts and needlework, the fulfillment of which as the obedience involved most of the sisters. As can be seen from the results of the study, not all women’s monasteries could boast of a “rich” set of industries, but only large enough, significant in the region or having a long history of existence. Much depended on the Mother Superior of a particular monastery, who determined the abilities of the monastery in terms of the implementation of certain types of activities. Despite the daily routine regulated by the charters, strict rules of behavior, nuns got the opportunity for the self actualization, including creativity, in various fields of activity: religious, economic, educational and charitable. Softer and at the same time persistent in nature, women withstood all the hardships of being in the monastery, bringing the chosen business to the end.

Ключевые слова: женский монастырь, Урал, Западная Сибирь, образ жизни, деятельность, послушания

Keywords: nunnery, Ural, Western Siberia, lifestyle, activity, obedience

Аннотация. В настоящей статье исследуется архиерейское служение митрополита Иоасафа (Лелюхина) от епископской хиротонии до митрополита Киевского, экзарха Украины, и последствия его служения на различных кафедрах. В процессе исследования были изучены документы Государственного архива РФ (ф. 6991) и Государственного архива Днепропетровской области (ф. 6464): личное дело митрополита Иоасафа (Лелюхина), отчеты уполномоченных Сумской, Днепропетровской, Запорожской и Винницкой областей в Совет по делам Русской Православной Церкви, переписка уполномоченных с местными советскими и партийными органами власти, статистика закрытия храмов и монастырей и др. Большая часть архивных документов впервые вводится в научный оборот. Дополнительно были исследованы журналы заседаний и постановления Священного Синода, переписка патриарха Алексия с Советом по делам Русской Православной Церкви, публикации в «Журнале Московской Патриархии». В статье рассматриваются биография В. М. Лелюхина, его несколько рукоположений во иерея (включая недействительные), священническое служение в Днепропетровске. Выясняются обстоятельства его хиротонии во епископа Сумского и Ахтырского, совершенной архиепископом Днепропетровским и Запорожским Гурием (Егоровым). Анализируются высказывания уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви, фигурирующие в характеристиках, данных епископу Иоасафу как управляющему Сумской, Днепропетровско-Запорожской, Винницкой епархиями. В оценке его деятельности используются мнения представителей церковной стороны — архиереев, священников, монашествующих и верующих. Выясняется, что В. М. Лелюхин служил интересам властей еще до епископской хиротонии, после чего продолжил выполнять их задания в архиерейском звании. Апогеем служения епископа Иоасафа стало назначение его митрополитом Киевским, экзархом Украины, — это решение навязали патриарху Алексию высшие руководители Совета по делам Русской Православной Церкви. В их планах было дальнейшее продвижение митрополита Иоасафа на Патриарший пост, но Божий Промысл распорядился по-другому.

Abstract. This article explores the archbishop’s ministry of Metropolitan Joasaph (Lelyukhin) from his Episcopal consecration to the position of Metropolitan of Kiev, the Exarch of Ukraine and also the consequences of his ministry in various dioceses. In the course of the study, a number of documents of the State Archives of the Russian Federation (Stock 6991) and the Dnepropetrovsk region (Stock 6464) were studied: the personal file of Metropolitan Joasaph (Lelyukhin), reports of the authorized representatives of the Dnepropetrovsk, Sumy, Zaporozhye and Vinnitsa regions addressed to the Council for the Russian Orthodox Church Affairs, as well as their correspondence with local Soviet and Party authorities, statistics on the closure of churches and monasteries, etc. Most of the archival documents are introduced into scientific circulation for the first time. Moreover, the journals of meetings and resolutions of the Holy Synod, along with the correspondence of Patriarch Alexy with the Council for the Affairs of the Russian Orthodox Church, and publications in the Journal of the Moscow Patriarchate have been additionally investigated. The biography of V. M. Lelyukhin, and several priesthood ordinations of him (including invalid ones), together with his ministry as a priest in Dnepropetrovsk are also considered. The circumstances of his consecration as bishop of Sumy and Akhtyrsk performed by the Archbishop of Dnepropetrovsk and Zaporozhye Guriy (Egorov) are being clarified. The author analyzes the characteristics given by the authorized representatives of the Council for the Russian Orthodox Church Affairs with regard to Bishop Joasaph as the manager of the Sumy, Dnepropetrovsk-Zaporozhye and Vinnitsa dioceses. Assessing the activity of V. M. Lelyukhin, the author uses opinions of various representatives of the church — bishops, priests, monks and ordinary believers. It turns out that V. M. Lelyukhin had served the interests of the Soviet authorities even before the Episcopal ordination, after which he continued to carry out their tasks in the rank of bishop. The apogee of Bishop Joasaph’s ministry was his appointment as Metropolitan of Kiev, Exarch of Ukraine — this decision was imposed on Patriarch Alexy by the top leaders of the Council for the Russian Orthodox Church Affairs. Their plans included further advancement of Metropolitan Joasaph to the Patriarchal post, but God’s Providence decreed in a different way.

Ключевые слова: Русская Православная Церковь, патриарх Алексий, митрополит Киевский Иоанн (Соколов), архиепископ Гурий (Егоров), государственно-церковные отношения, хрущевские гонения, антирелигиозная кампания, Совет по делам Русской Православной Церкви, уполномоченный Совета, Днепропетровская и Запорожская епархия, Тихвинский женский монастырь, священник Виталий Лелюхин, епископ/митрополит Иоасаф (Лелюхин)

Keywords: Russian Orthodox Church, Patriarch Alexy, Metropolitan of Kiev John (Sokolov), Archbishop Guriy (Egorov), church-state relations, “Khrushchev persecution”, anti-religious campaign, Council for the Russian Orthodox Church, Commissioner of the Council, Dnepropetrovsk and Zaporozhye Diocese, Tikhvin Monastery, Priest Vitaly Lelyukhin, Bishop / Metropolitan Joasaph (Lelyukhin)

Аннотация. В настоящей статье делается попытка охарактеризовать начальный этап становления описания памятников письменности, проанализировать подходы к описанию рукописных и печатных кириллических книг XV–XVIII вв. Важнейший источник в изучении книжных описей заявленного периода — это монастырская документация, самостоятельные перечни книжных собраний или вошедшие в переписные книги. Описи библиотек с XV в. чаще трактовали книгу как казенную ценность и преследовали охранные цели, они служили способом фиксации и проверки имущества, но не справочным указателем. Чаще всего игнорировалось содержание книги, за некоторыми исключениями, важнее был вопрос церковного назначения и материальной сохранности. Описи XVII–XVIII вв. не только фиксируют наличие книжных собраний, но и дают возможность проследить изменения в источниках формирования. К концу ХVII в. значение церковных библиотек стало ослабевать. Причин можно назвать несколько: формирование частных собраний, введение Петром I гражданской азбуки и широкое развитие книгопечатания выдвинули на первый план светские библиотеки общественного пользования, ядро фонда которых обычно состояло из пожертвований первых лиц государства. В XVIII в. появляются описи книг, в которых авторы пытаются выработать структурированный подход в описании, а также уделяют больше внимания содержанию. Параллельно с новыми веяниями сохраняются и каталоги старого типа, которые выполняли охранную функцию. Изменения политического и культурного контекста, приведшие к реформе азбуки, повлекли за собой появление и распространение книг гражданской печати. Это вызвало изменения в составе библиотек, но в большинстве случаев схема описания по своей сути остается неизменной. Нарастающее развитие образования и увеличение гражданской литературы привели к необходимости создания каталога нового типа, а не только инвентарной фиксации книги как объекта материальной ценности.

Abstract. The article attempts to characterize the formative stage of the scientific description of written monuments, and to analyze methods of specification of handwritten and printed Cyrillic books of the 15th–18th cc. The main sources in studying book registers of this period are the monastery documents: separate lists of book collections and parts of register books. Since the 15th century those registers had defined books as state values and had protective aims. They served to list and check the property, but not for reference. The book content was often (with a few exceptions) ignored. The religious purposes and material safety were priority. The 17th–18th century registers not just recorded the presence of book collections, but also gave the opportunity to trace changes in sources of book acquisitions. By the end of 17th century the significance of the church libraries started to weaken. The author suggests several reasons for it: the development of private collections and imposition of Citizens’ Alphabet by Peter the Great, as well as a broad expansion of book printing. All these pushed ahead public libraries, the core collections of which were formed by book donations of the top officials. The 18th century was the time when a new type of bibliographic books appeared. Their authors made attempts to develop scientific approach in book description and paid more attention to the book content. At the same time the “old type” book catalogues focused on the protective function (with more attention paid to paper, binding, decorations, precious materials, etc.). At that time the character of a book collection description had been changed. The historical events were conducive to publishing and promoting of civil books, and it reflected on the changes in book collections. Nevertheless in many cases the description structure was not changed. The educational development and growth of civil literature had become the main reason for creating a new type of book catalogue, different from an inventory list of material values.

Ключевые слова: описи библиотек, монастырские библиотеки, частные библиотеки, описание памятников письменности, библиография, каталоги библиотек, кириллическая книга, старопечатная книга

Keywords: library registers, monastery libraries, private libraries, description of written monuments, bibliography, Cyrillic books, old-printed books

Аннотация. В данной работе публикуется 8 документов по экономической истории Верхотурского Свято-Николаевского монастыря из архива РГАДА фонда «Грамоты коллегии Экономии» (ф. 281). Все документы, охватывающие временной период с 1677–1694 гг., выполнены в копиях 1757 г.

Первый из представленных — «поступная» (от 2 апреля 1677 г.) тагильского крестьянина Л. И. Толмачева Верхотурскому Свято-Николаевскому монастырю на свою землю по р. Тагилу, немного отстоит (по хронологии и тематически) от остальных документов (1680–1694 гг.).

Следующие 7 документов объединены сюжетом правовой защиты в 1680–1694 гг. земельных владений Верхотурского Свято-Николаевского монастыря на р. Пышме — т. н. Пышминской заимки. Это: грамота «с прочетом» от 12 декабря 1680 г., адресованная верхотурским администраторам — воеводе И. А. Лопухину и подьячему «с приписью» А. И. Иванову о Никольской Пышминской заимке (документ № 2); наказная память от 8 августа 1694 г. верхотурского воеводы И. Е. Цыклера пышминскому приказчику Л. С. Будакову о межевании земель Свято-Николаевского монастыря с землями Красноярской и Камышевской слобод на р. Пышме (документ № 3); отписка Л. С. Будакова о том, что земельное размежевание произведено (документ № 4); прилагаемый к описке «доезд» размежевания с межевыми росписями, росписями присутствовавших при размежевании лиц и их «сказками» (документ № 5); челобитная архимандрита Верхотурского Свято-Николаевского монастыря Александра «з братьею» о выдаче из приказной палаты «данной» на только что размежеванные земли монастырской Пышминской заимки (документ № 6); «выписка на перечень» от 15 октября 1694 г. из дела о размежевании земель Свято-Николаевского монастыря с землями Красноярской и Камышевской слобод по р. Пышме (документ № 7); и, наконец, «данная» (от 24 ноября 1694 г.) верхотурского воеводы И. Е. Цыклера и подьячего «с приписью» К. М. Бобоедова Верхотурскому Свято-Николаевскому монастырю на пашенные земли, сенные покосы и угодья по р. Пышме (документ № 8).

Abstract. This paper contains 8 documents on the economic history of the Verkhotursky St. Nicholas Monastery from the Russian State Archive of Ancient Acts, “Charters of the Economy Panel” stock (St. 281). All documents covering the time period of 1677–1694 were replicated in copies in 1757.

The first of these documents — “postupnaya”, a notice of receipt, (dated by April 2, 1677) of the Tagil peasant L. I. Tolmachev to the Verkhoturie St. Nicholas Monastery concerning his land at the Tagil river, is slightly different (chronologically and thematically) from the rest of the documents (1680–1694). The next 7 documents are united in terms of legal protection of the land holdings of the Verkhotursky St. Nicholas Monastery along the Pyshma river, the so-called Pyshminskaya Zaimka, in 1680–1694. This is: a letter of December 12, 1680, addressed to the Verkhoturie administrators — to Governor I. A. Lopukhin and clerk A. I. Ivanov, “with an attribution” about the Nikolskaya Pyshma settlement (Document No. 2); an instruction memo dated August 8, 1694 from Verkhoturie voevode I. E. Tsykler to the Pyshma clerk L. S. Budakov about the surveying of the lands of St. Nicholas Monastery with the lands of the Krasnoyarsk and Kamyshev settlements on the Pyshma river (Document No. 3); a formal reply of L. S. Budakov on the land demarcation performed (Document No. 4); attached to the Budakov’s reply notice of demarcation with boundary outlines, signed by those witnessed the demarcation and their records (Document No. 5); a petition of the Archimandrite of the Verkhoturie St. Nicholas Monastery Alexander “with the brothers” on the issuance from the Order Chamber a donation act for the newly marked lands of the monastery’s Pyshma settlement (Document No. 6); “Extract of the List” dated October 15, 1694 from the case on the demarcation of the lands of St. Nicholas Monastery with the lands of the Krasnoyarsk and Kamyshevskaya settlements on the Pyshma river (Document No. 7); and, finally, the donation act (dated November 24, 1694) from the Verkhoturie voevode I. E. Tsykler and the clerk “with an attribution” K. M. Boboedov to the Verkhoturie St. Nicholas Monastery on the arable land, hayfields and lands along the river Pyshma (Document No. 8).

Ключевые слова: урало-сибирская церковная история, Верхотурский Свято-Николаевский монастырь в конце XVII в., актовая археография, историческая генеалогия

Keywords: Ural-Siberian Church history, Verkhoturie St. Nicholas Monastery at the end of the 17th century, Acts’ Archeography, historical genealogy

Аннотация. Представленный текст является первой публикацией проповеди «Слово 35» обширного рукописного сборника «Статир» (конец XVII века) — малоисследованного памятника древнерусской письменности, по художественной выразительности сопоставимого с сочинениями выдающихся авторов своей эпохи. Имя автора рукописи по сей день остается неизвестным, однако его личность вызывает интерес как с точки зрения мастера слова, так и с позиции носителя определенного мировоззрения. Тексты сборника дают возможность увидеть общественные процессы переходной эпохи глазами ее современника и взглянуть на принципы мироустройства через призму сознания священнослужителя, погруженного в христианскую традицию. В поучении «Слово 35», написанному на праздник Трех святителей — Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, — раскрываются значимые для автора темы, касающиеся слова учения и роли священника как носителя божественного слова, недостойного пастырства и распространения ереси. «Слово 35» объемно по содержанию и включает в себя метафизический план, наиболее ярко проявляющийся в восхвалении святых богословов, планы социальный и бытовой. Все три пласта пронизаны образом идеального взаимодействия пастыря и его паствы, которое служит основой для спасения человеческой души и процветания Церкви и общества, и характеризуются обращенностью к категориям вечности.

Abstract. The presented text is the first publication of the sermon “Word 35” from the broad manuscript collection “Statir” (of late 17th century), a little-explored monument of the ancient Russian writing, comparable in artistic expression to the works of another prominent authors of that epoch. The name of the manuscript’s author remains unknown to this day, but his figure piques interest as the master of the word and as a person of a certain world view. The texts of this collection provide an opportunity to see social processes of the transitional era through the eyes of its contemporary and see the principles of world order from the point of view of a clergyman, immersed in the Christian tradition. The sermon “Word 35”, written on the feast of the three saints — Basil the Great, Gregory the Theologian and John Chrysostom — reveals significant for the author topics of the teaching word, the priest role as a bearer of divine word, the unworthy shepherding and the spread of heresy. “Word 35” is vast and includes a metaphysical plane, most clearly manifested in the praise of holy theologians, along with a social and domestic planes. All the three layers are imbued with the image of perfect interaction between pastor and his flock, which serves as the basis for the salvation of human soul and for the prosperity of church and society, and are characterized by their appeal to the categories of eternity.

Ключевые слова: гомилетика, письменность XVII века, проповедь, сборник «Статир», Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, слово учения, роль священства

Keywords: homiletics, 17th century writing, sermon, collection “Statir”, Basil the Great, Gregory the Theologian, John Chrysostom, the teaching word, role of the priesthood

Аннотация. Рецензия посвящена книге историка К. Г. Капкова, в которой впервые в историографии многогранно раскрывается духовный мир императора Николая II и его семьи. Отмечаются актуальность исследования, построенного на архивных и опубликованных материалах, объективность и беспристрастность в освещении дискуссионных вопросов темы, научная и общественная значимость работы.

Abstract. The review is dedicated to the book of historian K. G. Kapkov, in which for the first time in historiography the spiritual world of Emperor Nicholas II and his family is revealed. The relevance of the study, which is based on archival and published materials, objectivity and impartiality in highlighting the discussion issues of the topic, as well as the scientific and social significance of the work, are noted.

Ключевые слова: император Николай II, Царская семья, Церковь, духовность, религиозность

Keywords: emperor Nicholas II, Royal family, Church, spirituality, religiosity